Витвицкий Л. Н. Из воспоминаний об И. А. Гончарове

В восьмидесятых годах И. А. Гончаров проживал неоднократно на даче в Дуббельне. Это дачное место ему очень нравилось, и морские купанья, а также целебный морской воздух, напоенный ароматом сосны, действовали благотворно на его увядавшие силы.

Каждый раз, проведя лето в Дуббельне, он возвращался в Петербург закаленным к борьбе с дурными влияниями сурового климата нашей северной столицы. Для старика, каким был уже в то время Иван Александрович, он был еще очень свеж и бодр. Это был один из тех железных организмов, которые все реже встречаются в наше больное, нервное время. Живя восьмой десяток лет, он прекрасно сохранился, был хороший ходок, любил хорошо поесть и отличался неизменно светлым настроением духа, чуждым старческого брюзжания и пессимизма. Немного подкосила его потеря зрения на один глаз, которую он приписывал неискусству врачей и потому не особенно их долюбливал. Эта болезнь, нужно полагать, очень тревожила почившего, так как он часто говорил о ней.

Как и большинство истинно великих людей, И. А. Гончаров был очень скромен и даже робок в обращении с мало ему знакомыми лицами, так что подчас казался нелюдимым; но в действительности он был очень общителен и даже очень любил «поговорить», в особенности с теми, кто забывал в общении с ним, что имеет дело с европейской знаменитостью.

Всяких оваций и публичных чествований Иван Александрович боялся пуще огня и упорно отклонял все приглашения на обеды, торжественные собрания и т. д., ссылаясь на свои лета и недомогание. Не особенно охотно

В то время редакция «Рижского вестника» помещалась близ Двинской набережной, в ветхом доме, чуть ли не в мансарде под самой крышей. Взобраться туда для старика таких лет было немалым подвигом. Но Иван Александрович, проездом в Дуббельн, нередко заглядывал в это убогое помещение «рижских газетчиков», как он шутливо выражался, чтоб побеседовать о том, о сем. В утешение рижским газетчикам, скорбевшим, что им приходится принимать столь дорогого гостя в такой убогой храмине, помнится, Иван Александрович рассказал, что где-то в Америке он посетил редакцию газеты, помещавшуюся под открытым небом, и, посмеявшись от души, все согласились, что счастлив тот, кто малым доволен и утешается сознанием, что бывает и хуже.

Разговоры шли о самых разнообразных предметах, в том числе, конечно, о литературе, о путешествиях Ивана Александровича и т. п. Как вообще все старики, почивший любил говорить о прошлом, давно пережитом и охотно вспоминал различные эпизоды из своего пребывания в дальних странах. Речь его отличалась приятною мягкостью выражений и тонким юмором. В суждениях своих о людях, особенно же о писателях, Иван Александрович отличался крайнею благожелательностью и снисходительностью и, если не мог при всем желании приписать бездарности таланта, то старался, по крайней мере, отметить трудолюбие и добрые намерения. Эта прекрасная черта, редко встречающаяся, не оставляла его и тогда, когда ему приходилось говорить о писателях, которые далеко не отвечали ему такою же доброжелательностью.

Все это вместе взятое делало Ивана Александровича и в обыденной жизни личностью в высшей степени светлою и симпатичною, отрадные воспоминания о которой будут дороги всем тем, кому приходилось встречаться с ним...

О своих собственных произведениях Иван Александрович говорил не особенно охотно и был совершенно чужд того сияющего самодовольства и, так сказать, влюбленности в свои творения, которыми отличаются обыкновенно второстепенные авторы, хотя, конечно, и не мог не сознавать цены себе, в то время уже прочно установленной не только русскою, но и западноевропейской читающей публикой.

Иван Александрович прожил всю жизнь свою холостяком; во время его пребывания в Дуббельне при нем находились обыкновенно дети, о которых он говаривал, что они приняты им на воспитание. Относился он к ним с необычайною теплотой, и они составляли немалую усладу его тихой жизни на закате дней.

В последние годы поездки в сравнительно отдаленный Дуббельн стали для Ивана Александровича довольно тягостны, особенно после того, как в 1886 году он, простудившись, прохворал там несколько недель; он проводил поэтому лето в более близком к Петербургу Гунгербурге. Об означенной болезни Ивана Александровича в Дуббельне у нас сохранилась собственноручная его запись, которую он нам вручил при прощанье в вагоне для опубликования во всеобщее сведение, так как, пожалуй, говорил он, еще переврут и сделают слона из мухи. А он очень не любил, когда в газетах появлялись неверные о нем сведения, — это его волновало и расстраивало даже до комизма. В записи его, в то время опубликованной, значится: «И. А. Гончаров в начале августа простудился после купанья и занемог сильным катаром с воспалением левого легкого. Недели полторы он пролежал в постели. Профессор доктор А. Г. Полотебнов, проводивший также в Дуббельне лето, быстрыми энергическими мерами восстановил настолько силы г. Гончарова, чтобы последний мог совершить обратный путь до Петербурга, — но с крайнею, по предписанию г. Полотебнова, осторожностью. Железнодорожное начальство, узнав о состоянии больного, озаботилось устроить ему удобное помещение для переезда, чтобы в пути болезнь не усилилась от какой-нибудь случайности, сквозного ветра и т. п.».

Переезд совершился благополучно, и Иван Александрович оправился затем совершенно от болезни. Повторение ее свело ныне его в могилу.

И. А. Гончаров в последние годы своей жизни посвящал немало времени составлению своих мемуаров. Это произведение знаменитого писателя будет, конечно, иметь выдающееся литературное значение. Нужно полагать, что появившиеся в последнее время в печати литературные мелочи Гончарова представляют отрывки из означенных мемуаров.